Льющиеся из динамика в изобилии рождественские песенки и шуточки диджеев, посвященные сочельнику, выводили ее из себя.
Ее настроение, ее восприятие праздничных мелодий было бы совсем иными, если бы с ней рядом был кто-то…
Черстин так и не придумала себе никакого занятия. Единственным ее занятием были попытки выкидывать из головы все события последних месяцев. События упорно лезли обратно. Они не желали раскладываться по полочкам, забываться и уходить в прошлое, где им было самое место.
«Наверное, было бы здорово сейчас оказаться дома, – неожиданно подумала она, – обнять Кирстен…»
А еще – посмотреть на картину, подаренную ей Андреасом.
Черстин внезапно ощутила, насколько сильно она соскучилась по этой картине. Ей нравилось ощущение волшебства и таинственности, возникающее при рассматривании картины. Девушка, изображенная на ней, была так легка, так невесома…
«Вот она-то наверняка свободна, – подумала Черстин, – не зависит от чужого мнения о ней. Хочет – отличается от леса и деревьев, хочет – сливаясь с ними, становится незаметной, неуловимой».
И вообще, какая, в конце концов, разница, что думают о нас даже самые ближайшие родственники?
Кто сказал, что они обязательно оказываются правыми?
Жизнь еще не прожита, еще рано подводить итоги, рано судить о том, что делалось правильно, а что неправильно…
Черстин все сильнее хотелось увидеть картину.
Может быть, если попробовать нарисовать эту картину самой, то отпустит желание непременно увидеть оригинал?
Одевшись и вызвав такси, Черстин отправилась в лавку художников, адрес которой привычно нашла в Интернете.
Очутившись в лавке, она даже потерялась. Растерянно подумала, что с нее вполне хватило бы карандаша с мягкой резинкой, акварельных или медовых красок, простого альбома. Все это продавалось в любом супермаркете. Зачем она сюда приехала?
Это было настоящее царство художников, рай для создающего произведения искусства. Разнообразие кистей и кисточек, красок, палитр, холстов, рам, мольбертов, бумаги и множества вещей, которым Черстин даже не знала названия…
Она растерялась.
– Черстин? Привет! Что ты тут делаешь?
Черстин подняла глаза.
Из глубины помещения к ней направлялся какой-то молодой человек. Лицо парня показалось Черстин смутно знакомым.
– Тоже стала художницей? – продолжал тем временем молодой человек, подходя все ближе. – Ты теперь настоящая красавица. Тебя и не узнать, поверь! Я наблюдаю за тобой уже минут десять. Все гадал, где же видел тебя. Когда ты подняла глаза, я понял, где мог тебя видеть. Ну, и твои чудесные волосы. Ты молодец, что не стрижешься. Их блеск ни с чем спутать нельзя. Но все-таки ты как-то неуловимо изменилась… Так зачем ты здесь? Пришла за маслом, холстами?
Черстин покачала головой:
– Прости… Боюсь, что не знаю тебя.
– Вот это новости, – рассмеялся парень, – как это ты меня не знаешь? Откуда же мне известно твое имя?
Девушка молча пожала плечами со смущенным видом.
– Мы учились в одной школе, – продолжал парень, – даже встречались. Правда, недолго.
– Аксель?
– Надо же, узнала. Не думал, что у тебя такая короткая память.
– Наверное, это потому, что мне не очень-то хотелось вспоминать вещи, связанные с тобой.
– Неужели ты до сих пор обижена на меня?
– Ты встречался и со мной, и с моей сестрой! А когда я попыталась пригласить тебя на последний школьный бал, открыл передо мной всю нелицеприятную изнанку!
– Как ты заговорила, – уважительно заметил Аксель, – как по писаному. Послушай, Черстин… Это было давно, согласись. Я был дураком…
– Дураком, это точно, – охотно согласилась девушка.
– Да ладно, брось. Прошло столько лет. Я часто вспоминал тебя…
– Меня или Кирстен?
– Иногда я вспоминал и Кирстен. Но тебя я вспоминал чаще.
– Даже и тогда ты не смог бы сделать выбор?
– Нет, не смог бы, – неожиданно ответил Аксель. – Наверное, это потому, что обе вы были не для меня.
– Вот как, – пробормотала Черстин. – Что ж, надеюсь, ты все-таки встретил свою любовь.
– Еще нет. Но ведь и жизнь еще не окончена. Пока что я могу целиком сосредоточиться на живописи.
– Как интересно. Ты ведь мечтал стать мотогонщиком?
Аксель засмеялся, задорно, дерзко:
– Мечтал. До тех пор, пока однажды не улетел на мотоцикле в канаву загородной трассы… Пришлось поваляться с гипсом. Но руки у меня были свободны… Не поверишь, от скуки я принялся раскрашивать книжки-раскраски племянника, которые валялись по всему дому в большом количестве. И по моей спальне в том числе. Раньше, чем закончились фломастеры, я понял, что меня не устраивает этот инструмент. Тщательно закрашивая элементы и детали на картинках, я понял, что мне не нравятся эти картинки, что надо попытаться нарисовать другие, лучше и интересней.
Он снова засмеялся:
– Не представляешь, куда только не заносило меня впоследствии это начинание. Без специального образования я иллюстрировал детские книжки, издания фэнтези, оформлял стенды, и стены в кафе раскрашивал. Даже компьютерным дизайном занимался.
– К чему же все это привело?
– К чему? Да к тому, что я теперь счастлив, занимаясь любимым делом. Некоторые из моих картин продаются в лавке, которую содержит моя мама, и, надеюсь, вовсе не потому, что она всячески впаривает их покупателям.
Черстин вежливо улыбнулась. Она не знала, что сказать.
Аксель помолчал.
– Мне пора идти, – нерешительно начала Черстин.
– Да, тогда я был дураком, – не слушая, перебил ее Аксель. – Но ты осталась одним из самых светлых моих школьных воспоминаний. Как-то я путешествовал по Норвегии. Меня поразил и вдохновил вид одной из лесных опушек. Я провел там несколько дней подряд, отрываясь лишь для короткого сна и еды. Получился замечательный пейзаж. Не банальный, не избитый, сочный лесной пейзаж с радующей глаз зеленью.